Только розовое сердце не было и не болит

Анна и Сергей Литвиновы

Глава 1

Люблю – и любима.

Люблю. И любима.

Надя пробовала два этих слова на вкус, и оба казались ей восхитительными.

А еще стояла потрясающая зимняя погода: яркое-яркое солнце, и мороз двадцать пять градусов, и снег аж звенел под ногами. Подружки и коллеги ныли, что холодно, – но насколько же лед и солнце лучше, чем вечный ноль с серой жижей под ногами, с фонтанами грязных брызг из-под колес чумазых авто! А ведь совсем недавно, в декабре, казалось, что слякоть будет длиться бесконечно, и Дима шутил, что в связи с глобальным потеплением выражение «мороз и солнце – день чудесный» аннулируется и его теперь будут помещать в словарях с пометкой

* * *

* * *

Дима в Питере нарочно взял билет на самый поздний поезд.

Он был «сова» и терпеть не мог рано вставать и рано ложиться. В скором поезде, когда храпят попутчики, – тем более. К тому же на вечер он достал билет на спектакль у Додина. Потом он не спеша пешком отправится с улицы Рубинштейна на Московский вокзал.

Утром Полуянов в своем номере принял душ. Неторопливо позавтракал в ресторации. Из гостиницы выписался – походная сумка была не тяжела: три пары носков, футболки да детектив в мягкой обложке.

Дима привык все командировочные дела проворачивать в самые первые дни. Последний день в любой поездке старался оставлять свободным и посвящать его культурной программе и прогулкам по городу. А если этот город Питер – тем более. Питер – самый, считал журналист, красивый и своеобычный город планеты, чудное, странное место, малая родина.

Но сей февральский денек к прогулкам по Северной Пальмире явно не располагал. Нева практически вся замерзла. Закутанные в шарфы и шапки люди брели по льду реки от Петропавловки к Стрелке.

Снежные бурунчики завивались по Дворцовой, вихрились вокруг Александрийского столпа. И хоть термометр в арке Генерального штаба показывал всего-то минус пятнадцать, с Невы задувал такой свирепый промозглый ветер, что казалось, вот-вот выжжет глаза и спалит щеки. На улице находиться было совершенно невозможно. Хорошо еще, что Надюшка заставила его надеть теплый шарф и лыжную шапочку (никаких кепок, шляп и шапок Полуянов категорически не признавал). Но тут без них решительно было не обойтись.

И все равно пришлось передвигаться короткими перебежками. Он выскочил на Невский и тут же зарулил в кафе «Литературное», где пил последний в своей жизни шоколад Александр Сергеевич. Здесь за белыми скатертями сидела подмороженная парочка иностранцев. Официанты говорили на трех языках (на всех, включая русский, одинаково плохо). Дима заказал кофе и принялся просматривать свои блокноты: если он вдруг в ходе командировки что-то упустил и с кем-то не встретился, еще не поздно это поправить. Нет, кажется, все в порядке. Охвачены учителя, дети, родители, районо, прокуратура и даже профессор из педагогического. Товара на статью хватает.

Журналист расплатился за кофе (редкой поганости!) и снова вышел на Невский.

И опять ледяная промозглость, ветер со всех сторон, хочется в тепло. Бегом-бегом Полуянов донесся до ДЛТ.[1] Здесь он погулял меж прилавками, согрелся и купил Надежде чашку с типично питерским узором: синяя ажурная решетка местного фарфорового завода. Коллеге Кире с работы приобрел шоколадного «Оскара» (бедная девчушка всерьез мечтает о карьере в кино). Секретарше главного Марине Максимовне купил шоколадного ежика.

Затем еще перебежка под ледяным ветром – и он уже в «Севере», в царстве кофейно-кондитерского духа. Здесь он не смог удержаться и снова выпил кофе в бумажном стаканчике и съел пирожное буше. Нигде, ни в знаменитейшем кафе «Флориан» в Венеции, ни в кондитерской «Демель» в Вене не подавали (во всяком случае, по мнению Полуянова) таких вкусных сластей, как в Питере. В «Севере», когда он скромно стоял у столика, рядом с другими приезжими и аккуратно лакомившимися питерцами, в голову ему пришла центральная тема будущей статьи. Затем снова короткий бросок по Невскому – шарф наверчен по самые глаза, закрывает рот и нос. Но колючий ветер холодил руки, ноги – и ничего не оставалось делать, как забежать в «Сладкоежку» близ Елисеевского…

Если вы к чему-то привязаны эмоционально, то ваш жизненный опыт все время будет возвращать вас к этому, пока вы не проживете эту привязанность до конца. Пока вы не исчерпаете ее потенциал. Вы будете приходить сюда тысячи раз и сталкиваться с одним и тем же уроком. 

Люди громко говорят о Любви, но от любви не болит сердце и не хочется никого убивать, когда вы испытываете Любовь, вам легко и свободно. То, о чем говорят – это Эмоциональная Привязанность. Именно она Заставляет людей страдать.

А знаете почему мы эмоционально привязываемся? Потому что нам постоянно нужен кто-то, чтобы заполнить свою недостаточность, не потому что мы хотим дарить любовь. А ПОТОМУ ЧТО МЫ ХОТИМ ЕЕ ПОЛУЧАТЬ. Желание только получать любовь, внимание, уважение приводит к эмоциональной привязанности и сильным страданиям. Это когда человек не имеет сил чтобы быть самостоятельным и самодостаточным, и он привязывается ко всему вокруг. К людям, к ситуациям, к партнеру, к детям, к родителям, к месту жительства, к деньгам… Он готов терпеть, унижения и оскорбления, идти на поводу ситуации, лишь бы привязанность не оборвалась.

Любить – это значит БЕЗ ПРЕТЕНЗИЙ, радоваться за этого человека и если есть возможность, то делится с ним энергией. Быть вам вместе или нет- это вопрос Судьбы и Времени, если заслужили, значит будете вместе и ровно столько, сколько заслужили, если нет – то нет (причина и следствие – что посеяли, то получили в результате).

Любить это без всяких НЕДОВОЛЬСТВ, соплей и визгов ВЕРИТЬ в того, кого любишь и не строить вокруг него клетку манипуляций. Вам кто-то нужен? тогда спросите себя ЗАЧЕМ? Чтобы дарить Любовь – ну так дарите, в чем дело? Зачем страдать? И строить Санта-Барбару в своей Жизни. Вам скучно? Прыгните с Парашютом) Чем-то недовольны – займитесь собой. Нуждаетесь в ком-то? Пора взрослеть и вырабатывать полноценное сознание, НЕЗАВИСИМОЕ, но ЛЮБЯЩЕЕ.

Пока не почувствуешь свободу, не поймешь Любовь. Будешь как прежде порабощать объекты своей Любви. Навязывать, поучать, ограничивать, оскорблять, переделывать, обвинять. И страдать… страдать… страдать….

Хорош уже! Эй, мы ведь приходим сюда, рождаемся и умираем, чтобы освободиться от всех привязанностей, не так ли? Зачем нам Жизнь и Смерть, вы не задумывались? Чтобы стать более свободными и Любящими, как вы считаете? Не единственный ли смысл настоящего момента – ЛЮБИТЬ то, что есть прямо сейчас, ЛЮБИТЬ, как можно сильнее и дарить Любовь.

На Фоне Смерти, Любовь – это единственное, что имеет значение и смысл. Спроси себя, ЗАЧЕМ я ЗДЕСЬ, в этом Моменте? Отпусти Всех и Все и просто прислушайся, какой ответ приходит изнутри?

Дари Любовь. Не принимают? Не хотят тебя воспринимать? Ну тогда не навязывай себя. Ведь чтобы Любить, не обязательно быть привязанным к человеку веревкой и спать в одной кровати. Отпускай и иди вперед – все твои будут всегда с тобой, родство не по крови, но по Духу.

Я видел братьев по крови, что готовы убить друг друга из-за наследства, и я видел людей не связанных родственными узами, но Любящих и готовых помогать друг другу.

Не позволяй людям неуважительно относиться к себе, даже если вы вместе выросли и валялись в одной песочнице, не общайся с теми, кто не верит в тебя и хочет управлять тобой – это будет тоже проявлением Любви. Не унижаться перед другими, не идти у них на поводу, даже если тебе что-то нужно от них – это будет тоже проявлением ЛЮБВИ и УВАЖЕНИЯ.

К.Перо

~~ЗоЛоТкО~~

Искусственный Интеллект

(133867)

8 лет назад

Juliette, but not Capuleti

Оракул

(74598)

8 лет назад

Елена

Искусственный Интеллект

(324870)

8 лет назад

Источник: Только шелковое сердце не пылает и не болит…

Береника

Мыслитель

(7993)

8 лет назад

emerald

Мудрец

(11517)

8 лет назад

Мышечная ткань сердца млекопитающих не имеет возможности восстанавливаться после повреждений (исключение — млекопитающие в эмбриональном периоде способны к регенерации органа в определённых рамках) , в отличие от тканей некоторых рыб и амфибий [1]. Однако исследователи Юго-Западного медицинского центра системы Техасского университета доказали, что сердце мышонка, которому всего день от рождения ещё может восстанавливаться, а сердце семидневного мышонка — уже нет.